Подслушано в очередях в Бен-Гурионе: на досмотре безопасности, в дьюти-фри и самая любимая – перед посадкой в самолет. 

— Я вам так скажу – этой стране больше нечего мне предложить, кроме тысячелетних Иисусовых троп. 

— Ой, вы паломник? Я, например, паломник. 

— А я культурная женщина, мы с экскурсией. 

 — Я влюбилась!

— Познакомились с кем-нибудь?

— В Тель-Авив влюбилась! Во-первых, в кафе завтраки подают круглосуточно...

— А вы в отеле что кушали утром? 

— Творожную запеканку, салат и скумбрию. 

— Скумбрия на завтрак? Хоть бы пельменей сварили. 

— А у нас был кактус! 

— Да там везде кактусы, у нас березы, а у этих кактусы. 

— Нам на завтрак кактус давали! 

— Вот я и говорю, совсем с ума посходили – людей кактусами кормить. 

— Я после этого Мертвого моря вся чешусь! 

— А долго сидели? 

— Ну как, целый день. Экскурсия же на день, надо успеть насидеться, для здоровья. Еще грязи, сероводород, массаж. Кожа потом как персик. Но чешется.

— Мне приятель перед отпуском сказал, что тут азартные игры запрещены, мы даже картишки на пляж не брали, лежали скучно. Еще сказал, что свинину тоже нельзя, а мы в предпоследний день зашли в какой-то магазин, «Маня» называется, а там и сервелат и все что хочешь. 

— Нет, на Мертвом море не была принципиально. Знаете, я сама работаю в рекламе, продвигаю одну линию новой косметики, хотела бы, кстати, посоветовать кое-что для вашей кожи, волшебный эффект, с нано-частицами, технология будущего, возьмите визитку, так вот, название у моря очень неприятное, прямо отталкивающее, могли бы что-нибудь пооптимистичней придумать. 

— На рынке, конечно, шумно, но такая еда лежит! И все предлагают попробовать, мы с мужем там полдня ходили, ничего не купили в итоге, потому что объелись. 

— Пришли утром в кафе – а там одни папы с младенцами сидят, на море – опять папы с младенцами, в парке то же самое. Я так подумала – хочу сюда замуж. 

— Бессовестно обсчитали в магазине с кремами, я пошла разбираться, у меня пять кремов, а в счете шесть. Деньги, конечно, вернули, но знаете, обидно, когда тебя обманывают соотечественники. 

— Так они же израильтяне! 

— Но говорят-то по-русски! 

— В Эйлате понравилось, но тоже, знаете, с осадочком. Хотели для ребенка отломать на память коралл из Красного моря, а нам говорят – нельзя, это нарушает какую-то систему, купите в сувенирном магазине. Представляете, ребенку пожалели коралл! 

— Да что коралл! Я в Бахайских садах хотела взять камешек – и то подошел служитель и попросил положить обратно. 

— Со мной один познакомился, прошлись вдоль моря, поговорили, он сам из Питера, давно переехал, интеллигентный, выглядит молодо, а потом оказалось, что ему за восемьдесят! То есть совсем дедушка, а я только на пенсию вышла! 

— А нас в Храм не хотели пускать! 

— А что так? 

— Сказали – нельзя с голыми плечами и ногами, а у самих жара +40. 

— Лично меня возмутила грязь в старых кварталах, но наш гид сказал, что это многовековая традиция. 

Ну что же, как у нас говорят — благословенны будут прибывающие ))

Продолжаются празднования в честь объединения Иерусалима.

Историки, журналисты и прочие деятели до сих пор обсуждают 6-дневную войну. Что было сделано неправильно, чего Даян не предполагал, Ганди не рассчитал, Эшколь не предвидел, и о чем Рабин не догадался.

Сегодня все знают, как можно было избежать этой войны или, в крайнем случае, закончить ее с лучшим для Израиля результатом. Хотя по-моему куда уж лучше.

Все правильно: здоровое общество должно анализировать свою историю, уметь мужественно признавать свои ошибки и критиковать своих лидеров — живых и не очень. Только забывают бескомпромиссные и умные задним числом аналитики один важный результат Шестидневной войны — то влияние, которое она оказала на евреев диаспоры вообще и на евреев Нерушимого в частности. Вернее, даже не на самих евреев, а на отношение к ним окружающих.

К 1967 году вся еврейская жизнь в Союзе затухла, еврейское самосознание находилось ниже уровня 1913 года, а советские евреи («евреи молчания» — по меткому определению Эли Визеля) вместе со всем советским народом пытались свести к ничьей партию в поддавки с властью.

И вдруг! 

Где-то на далеком Ближнем Востоке дети и внуки местечковых евреев за шесть дней разгромили пять арабских армий, оснащенных самым современным советским вооружением. 

Дети и внуки других, не уехавших в свое время местечковых евреев, ставшие инженерами, врачами, учителями и заведующими базами Облпромторга, представили себя за штурвалом самолета, бомбящего египетские аэродромы, командиром танка, атакующего сирийские позиции, или десантником, освобождающим Еврейский квартал Иерусалима...

В июне 1967 года в курилке конструкторского бюро одного из минских заводов собрались инженер Борис, инженер Наум, чертежник Лева и главный технолог Евсей Захарович. Они шепотом обсуждали положение на фронтах, смакуя загадочные названия «Митла», «Эль-Ариш», «Кунейтра», вылущивая зерна правды из пропагандистских текстов газеты «Известия» и сопоставляя их с просочившейся через глушилки информацией «Голоса Америки».

В курилку неожиданно вошел парторг Николай Иванович — человек умный, ироничный и в меру порядочный, хоть и парторг. Окинув взглядом странную компанию, он хитро улыбнулся: 

— Мужики, у меня к вам просьба.

— Какая просьба? — недоверчиво спросил Евсей Захарович (он был самый смелый в группе — ему оставалось два года до пенсии).

— Мужики, когда танки Моше Даяна войдут в Минск — не забудьте про меня!

Вчера обещал рассказать историю про одного очкастого ботана Борю. И про то, кем он стал.

Хотите — верьте, а не хотите — не верьте, но одному еврейскому юноше удалось стать богом.

Ну, про это все знают.

Хотите — верьте, а не хотите — не верьте, но другому еврейскому юноше удалось стать -таки вождем индейцев.

Жил-был тихий мальчик, студент физфака Боря Гофман, условно-русский из приличной еврейской семьи. Обитал в московской общаге, потому что приехал на учебу откуда-то не то из Черновцов, не то из Винницы. Скромный юноша. По гулянкам не шлялся, в студенческих попойках замечен тоже не был. Учился себе потихоньку.

В это время в университет прибывает группа американских стажеров. Начало девяностых. Перестройка. Только-только разрешили в вузы пускать иностранцев из не особо дружественных нам западных стран. Вроде как для дальнейшей интеграции и в сугубо мирных целях.

Боря к москвичам-то толком присмотреться и привыкнуть не успел, а тут настоящие живые американцы. Любопытство победило природную робость, и впервые за три года обучения он выбирается на какой-то студенческий сходняк, где происходит братание двух держав. Народ пьет, поет, танцует, слегка фарцует, а кто-то уже и целуется.

А Боря, не умеющий ни того, ни другого, ни третьего, оказывается оттерт куда-то в район кухни, где ему поручают ответственное дело в виде грязной посуды и сбора мусора.

За этой бытовой прозой его случайно замечает американская барышня, и Боря западает ей в душу своей невероятной хозяйственностью и домовитостью. Знакомятся. Начинают общаться. И он нравится ей все больше и больше: не пьет, не курит, под юбку не лезет, яичницу сам готовит, водит в музеи.

Полгода плотного общения, и барышня отбывает в родные американские штаты абсолютно влюбленной и покоренной. Да и Боря охвачен романтичными чувствами и негой. Дальше происходит переписка, обоюдные объяснения на смешанном русско-английском сленге и, как апофеоз — решение пожениться.

Поскольку студент для этой цели по-быстрому смотаться в Америку никак не может, барышня, путем сложных шахматных комбинаций, выколачивает русскую визу и едет к своему жениху, чтобы скрепить чувство узами законного брака. Ну, само собой, начинается хождение по инстанциям, пинки, отфуболивание от одного ответственного к другому, в общем, нормальный наш сюр, без которого даже и жить было бы неинтересно. Но эти двое молоды и времени впереди у них навалом. Короче говоря, они все преодолевают, таки сочетаются законным браком, и новоиспеченный муж в обнимку с американской женой отбывает по месту своего нового жительства. На север Аризоны, на территорию резервации индейцев племени Навахо.

Потому что любимая оказалась индианкой. И папа ее был индеец. И вся родня тоже. Но Боря такой ерунде значения не придает, подумаешь, удивили, он и сам представитель не менее угнетаемой нации.

В общем, живут — поживают. А через какое-то время тесть, который был — ни много, ни мало — вождем племени, помирает. Поскольку наследников мужского пола он не оставил, то, согласно обычаям, титул вождя был передан мужу старшей дочери.

Так простой советский еврей Боря Гофман стал вождем индейского племени. Мало того, благодаря стараниям соплеменников, получил место в палате представителей. И снискал славу пламенного борца за права индейцев, потому что в каждой своей речи с чувством говорил о том, как обижают его народ:

— А ведь именно мы, — всякий раз напоминал он публике, ударяя себя в грудь кулаком,  — являемся коренными жителями Соединенных Штатов Америки!!!

(само приползло)

Тут в тренде одно время были посты о возрастных.

Есть и у меня нечто подобное.

История эта произошла с одной из первых женщин-израильских политиков Бертой (Бебой) Идельсон (1885-1975). Помимо активной политической деятельности в Кнессете, Беба была активисткой международных женских движений, всемирно известным борцом за права женщин и даже избиралась на почетные должности в международных женских организациях.

Беба Идельсон репатриировалась в подмандатную Палестину в начале двадцатого века в рамках «Второй алии» и почти всю жизнь посвятила кибуцному движению. 

И вот, в начале шестидесятых годов, когда она была уже старой и больной заслуженной пенсионеркой, ей кто-то рассказал, что в Тель-Авиве есть проститутки. 

Беба не поверила,«Как? В Еврейском государстве еврейские девушки — проститутки??? Да этого просто не может быть, потому что этого просто не может быть!» — заявила она.

И чтобы самолично убедиться в наличии мерзости, старушка с трудом поднялась на ноги и пошла на улицу а-Яркон, дабы оценить ситуацию своими глазами (дело, как я уже упоминал, было в начале шесидесятых годов).

Беба Идельсон вернулась в шоке:

«И ведь действительно есть бляди! Это ужасно!» — произнесла она с болью.

Но тут же приободрилась и добавила: «Зато из наших, из нашей Второй алии, я там не встретила ни одну!»

(автор неизвестен)

«Они будут, прислонившись, возлежать на ложах, выстроенных в ряд, и Мы называем их черноокими, большеглазыми гуриями. С ними прежде не имели близости ни человек, ни джинн. Они будут лежать, прислонившись, на зеленых подушках и расшитых коврах. Воистину, богобоязненных ожидает место спасения, Райские сады и виноградники, и полногрудые девственницы, и полные чаши» (Коран).

* * *

Было у нас недавно.

Один арабский террорист-смертник отправился «на дело». При полном параде (бомба, взрыватель, винты-шурупы и все прочее, что ему по специальности положено) пошёл в наш народ, с целью выбрать место помноголюдней и взорваться. Казалось бы, начало такое, что не предвещает смеха даже отъявленному антисемиту.

Неизвестно, какой была квалификация того героя арабского народа, только рабочим местом он выбрал не абы что, а одно из самых оживленных мест Иерусалима. Огляделся, пристроился среди толпы и нажал на взрыватель. Но у Всевышнего, судя по всему, были другие планы на день.

Взрыватель сработал, бомба – нет. Щелчок и тишина. И только звук падающего тела — террорист, когда взрыватель щелкнул с перепугу сознание потерял. Слава Б-гу, отводящему от своего Народа руку врагов – Он то саперов вовремя подошлет, то разведданные точные и своевременные подкинет, а то и просто тех самых врагов умом обидит. В тот раз весьма кстати произошло последнее — на наше счастье арабские эйнштейны чего-то там с бомбой недомудрили.

Бдительные граждане увидев оседающего араба, позвонили «куда надо» и через несколько минут на месте была армия, полиция и эти самые «кто надо» — ШАБАК в общем. Район оцепили. Саперы бессознательного арабца по-тихому расчленили: взрывчатку обезвредили, тушку отправили в госпиталь «Хадасса», душу оставили разговаривать с праотцами. Праотцам душа, видно, не сгодилась и вскоре она вернулась в тело. Врачам «Хадассы» даже стараться особенно не пришлось – террорист пришёл в сознание довольно быстро.

А там, в сознании, этого события ожидало немало служивого народу.

Представители ШАБАКа и прочих органов, которым по долгу службы полагалось иметь к террористу вопросы, ждали его пробуждения в палате, а прочие силовые структуры охраняли её снаружи. И вот их клиент оклемался, сел на койке, поднял правую руку в повелительном жесте, твердо, внятно и очень серьезно произнес «Вводите их всех!».

Опешивший сотрудник ШАБАКа, специально для такого случая арабоязычный, решил что он чего-то не понял и на чистом же арабском переспросил:

«Кого?».

«Всех, — повелительно молвил араб. — Вводите их сюда вместе и сразу, я приму всех!».

После дополнительной фразы-двух до сотрудника ШАБАКа дошло, что террорист решил, что он уже в раю и требует себе положенного. Между тем, шахидский фольклор гласит, что за «святое дело в борьбе с неверными», в раю полагается аж 72 девственницы. Гурии, дескать, одна другой пригожее, да и выдаются гуртом в нелимитированное пользование. А это вам не какая-нибудь путёвка от профсоюза, особенно после нищей арабской деревни, где и коза одна на всё село, и та у самого крутого парня.

В общем, такая вот незатейливая сценка – арабский террорист в израильской больнице требует у контрразведчика положенных по Корану гурий. Да не абы как хаотично, а всех сразу, оптом.

Вволю отсмеявшись, ШАБАКовцы столкнулись с небольшой проблемой – верить в жестокую реальность араб напрочь отказывался. Уж они к нему и на иврите, и на родном арабском обращались, и так, и эдак, а он на своём стоит, «я, мол, дело сделал, мне положено». Требовал с напором завзятого шнорера и торг по поводу количества гурий считал неуместным. Психологи наверняка сказали бы, что так его психика оборонялась от суровой действительности. Они, психологи, почти всегда так говорят. Людям, по ходу пьесы, клиента допрашивать надо, а у него одни глупости на уме.

И тогда следователь привел самый весомый аргумент – представился по должности, документы ивритским языком написанные предъявил и спросил:

— Как ты думаешь, я — еврей, да ещё и работник ШАБАКа, в один рай с тобой попасть мог?

— Нет, — ответил террорист, и… заплакал.

(от Марины)

В замечательном фильме про охоту есть момент, когда придавленного надувным домиком Серегу отпаивали водкой.

Действо сопровождалось краткими командами генерала: «Наливай!» «Наклоняй!».

Я сейчас пью, как этот киношный Серега. Ибо шею заклинило. Рюмку просто так не запрокинуть.

Вот только наклоняю себя сам.

Болит, зараза.

Но ведь пройдет когда-нибудь ))

Что-то много тут про отдых пишут, ну, и я не буду исключением.

Пляжный сезон на Средиземном в этом году начался позже обычного, весна запоздала повсюду.

Спасатели на наших пляжах уже много лет пытаются самостоятельно выучить русский язык. Надо заметить, получается у большинства, мягко выражаясь, не очень хорошо...

Картинки с натуры:

Израиль, солнце, море, пляж...

Спасатель восточной внешности с ограниченным словарным запасом русского языка кричит на заплывших за красный флаг: «Пажальуйста! Жьенщин! Туда нэльзя, иды на улица (ближайшая улица в километре). Красавыца! (заигрывает). Нет, абезьян, не ты! (это он пожилой женщине, которая обернулась при слове „красавица“).

»Женщин-блёнд-красавица, иды на улица, ну иды. Хочечь, я иды? А… (разочарование в голосе, рассмотрел, что это молодой блондин с длинными волосами). Ты! А! На улица иды, абезьян!!!"

Другой спасатель, похожий на первого, но на соседнем пляже, следит, чтобы в его смену никто не утоп.

«Эй, дьевачка! Иды, иды здэсь!

Тьи русский нье панимаешь? А, ты не дьевачка, ти бабУшька! Иды сюда, бабУшька!» (именно так, с ударением на второй слог и с мягким Ш)

Зря он назвал туристку из России, женщину лет шестидесяти, бабУшькой. Подошла поближе к спасательной будке, подняла голову вверх и закричала, грозя кулаком. 

  — Это ты мне, харя неумытая?! Да?! Какая я тебе бабУшька! Козел вонючий!

  — Козёль не харашо. Я не козёль, бабУшька, это ты козёль, бабУшька! — спасатель беззлобно смеется.

  — Да пошел ты нахуй, скотина! — в сердцах ругнулась оскорбленная не- бабУшька, подобрала полотенце, покрывало и поспешила с пляжа, на прощанье смачно похлопав себя по не первой свежести заднице.

И подобным картинкам нет конца и края… ))

Один товарищ, гулявший ночью в районе парка Яркон, прислал видео.

Вроде бы ничего такого необычного, репетиция группы.

Качество, конечно, отвратительное. Никого узнать невозможно. Тем более, что большинство из нас привыклю видеть этих музыкантов, когда им было намного меньше лет. Да и состав немного не тот.

Помню, мне тогда было 8 лет. Второклассник. В тот день я был у своего двоюродного брата, который в компании своих друганов, таких же, как он, лоботрясов-десятиклассников, слушал какую-то магнитофонную запись. На английском.

Тогда не было в ходу слов «группа», «альбом», а были ВИА и «пластинка». 

Названия группы я тогда не узнал, а «пластинкой» был тогда только что вышедший «Mashine Head».

И вот с того дня я на этот ВИА запал. Как говорится, любовь на всю жизнь.

Название я узнал намного позже.

Помню, как мы с друзьями переживали, когда узнали, что в 76-м году группа распалась. Переживали, правда, не очень сильно, так как из обломков «ВИА» образовались три отличные команды.

А, когда я в 84-м вернулся из армейской глуши, с радостью узнал, что группа вновь сошлась, причем в своем звездном составе.

Все это время я мечтал побывать на их концерте.

И вот в сентябре 91-го года я эту мечту сбыл. В том же парке Яркон. И состав был почти тем звездным, за исключением вокалиста.

Сейчас самому молодому из группы — 71 год. Всем остальным, естественно, годков побольше. А клавишник, лучший рок-клавишник планеты, уже 10 лет как играет где-то в другом мире.

Сегодня вечером там же, в парке Яркон будет концерт, репетиция которого на присланном видео.

Не пойду.

Личного стараюсь не писать, но тут чего-то волна пошла.

Короче, отчет о командировке.

Что тут сказать?

Это, наверно, была моя самая тупая командировка в Москву за последние лет 10.

И это — после 3-летнего перерыва, связанного с шляповирусом.

Начать можно с того, что рейсов сейчас очень мало. Остался только родной Эль-Аль, да и то не каждый день есть рейсы.

Эль-Аль всем хорош, кроме одного: летает только в Домомедово.

После привычного и знакомого Шереметьева, Домодедово выглядит как «дом колхозника», не в обиду будет сказано.

Причем, колхозник этот — в массе своей среднеазиатский. Хлопкороб такой в массе. В общем — сплошные понаехавшие бородатые азиаты. (Я сам понаехавший бородатый азиат, но это другое).

Если с Шереметьева дл места пребывания мне добираться на такси 20 минут (при условии, что в Химках нет большой пробки), до с этого «дома колхозника» — полтора часа.

И это еще, если учесть, что полет вместо обычных 4х часов занял шесть. То есть слишком много жизни было потрачено на добирание.

Значит все нужные дела, ради которых прилетел, надо было делать быстрее.

Потом Эль-Аль прислал весточку, что мой отлет перенесен на день раньше. А это значит, что все нужные дела, ради которых прилетел, надо было делать еще намного быстрее.

И еще это значит, что нужно кое-что отменить, как бы ни обидно это было.

Короче, самая тупая командировка в Москву за последние 10 лет. Не сделал всего, что хотел, не встретился с теми, с кем хотел.  Ни по музеям, ни по театрам. Даже афиши не смотрел, знал, что некогда будет. Зато постоянно лезла в глаза навязчивая реклама различных товаров и услуг. Агрессивно и назойливо. Отвык я от такого.

А еще я почему-то постоянно искал в лифтах кнопку «ноль», и, естественно, не находил. С трудом дошло, что вниз — это единица.

Что для меня изменилось в городе за эти три года? Скажем, не так много. Москва по-прежнему ухоженная красавица. Из изменений в худшую сторону — значительно поднялись цены. Нет нормальной колы, а та, что есть, по вкусу больше похожа на лекарство. Пришлось перейти на фанту. С пивом та же печаль, все эти «чешские-немецкие» — российского производства, а «карлсберг» еще дальше пошел — баночка 450 грамм, а не 500. Ой дурют нашего брата (с) Увидел «Лидское» — обрадовался, как будто встретил старого друга. Вкусное, да.

Хорошо еще, что с водкой проблем нет, если грамотно подходить к выбору.

В лучшую сторону — намного меньше на улицах стало бородатых азиатских морд (да, я и сам бородатая азиатская морда, но, как я говорил, — это другое)

Отдельно хочется сказать о погоде. Все знают, что у природы ее плохой не бывает, но бывает странная, непонятная и отвратительная. Я попал из лета в зиму. У нас январь такой, как ваш май. Даже сирени распустившейся не дождался. Полюбовался лишь черемухой.

Вот такой небольшой отчет о проделанной работе, написанный по горячим следам.

Вывод однозначный: приезжать надо чаще.

Ну, и конечно же: не сфоткался — значит не был ))

Шабат-шалом ))

19 мая — это не только день Пионерской организации.

У нас это прежде всего — день Иерусалима.

55 лет назад по рации прозвучал голос командира десантников Моты Гура: «Храмовая гора в наших руках! Повторяю — Храмовая гора в наших руках!»

Потом, правда, одноглазый мудак Моше Даян отдал Храмовую гору под надзор мусульманского комитета, но мы не будем о грустном сегодня.

«Десять долей красоты Господь даровал миру, девять из них — Иерусалиму».

Сюда надо приезжать почаще, очищать душу. Но жить здесь?

Над небом голубым есть город золотой. Именно «Над», а не «под».

Потому что этот город не появляется вежливо из-за угла.

Он начинает над тобой возвышаться еще на подъезде, и как раз тогда самое время начать соображать, что ты сейчас скажешь в свое оправдание.

Город, выворачивающий тебя наизнанку. Город-лупа, в которую тебя, жалкую букашку, видно со всеми твоими потрохами.

Даже небо в Иерусалиме – как гигантская линза. Грозное место, город трепета и слёз – он все помнит и припоминает. Жить здесь – все время находиться под наблюдением. Ждать, когда к тебе придут и с тебя спросят.

Здесь настолько перемешаны прошлое, настоящее и будущее, как больше нигде.

С Праздником, Город!

https://www.youtube.com/watch?v=YMZGN02tgNM