Так себе починили.
Зайти не могу.
Есть у меня ноут в Москве, иногда получается на него зайти удаленно.
Вот сейчас с него и пишу, хоть нахожусь за почти три тыщи км от него.
Нет, такой ремонт нам не нужен!
Меня здесь будет мало. К сожалению, меньше, чем хотелось бы.
Как известно, жуликам спокойно на месте не сидится, и они постоянно изобретают новые методы отъема денег у населения.
На днях познакомился с еще одним методом.
Приходит мне мейл. Ну, ничего удивительного, этот ящик, которому уже больше 30 лет, много где засвечен, поэтому спама приходит много.
Но, прежде, чем все это удалить, я как правило просматриваю темы.
И вот — зацепило меня что-то в этом мейле. Решил разобраться.
Смысл месседжа очень похож на известные «нигерийские» письма, но здесь вместо кучи долларов предлагали биткоины.
Я на все эти письма щасьця никогда не велся, но, как экспериментатор, всегда проверяю смысл разводки.
Проверять решил с рабочего компа — он лучше защищен. А то мало ли что.
А смысл таков: заходишь по ссылке из мейла и попадаешь на какую-то криптобиржу. В мейле есть логин и пароль.
Зашел. Сайт предлагает сменить пароль на безопасный.
Сменил. Пока все нормально. Смысла разводки не вижу.
Тут же появляется сообщение, что на мой счет зачислено 39 коинов. Прикинул — это примерно 1800000 североамериканских денег.
Что первым делом сделает простой пользователь, получивший 39 халявных коинов? Правильно, попытается перевести их в деньги.
На сайте биржи можно сделать это двумя способами: на карту или банковский счет.
Есть у меня в запасе несколько реальных, но не моих номеров «виз», неважно откуда. А найти какой-нибудь номер чьего-то реального банковского счета — это вообще раз плюнуть. Тьфу. Продолжаю эксперимент.
Но на все эти попытки сайт пишет: операция невозможна.
Ха, кто бы сомневался.
Но смысл разводки все еще непонятен.
Ладно, — думаю, — раз обналичить нельзя, то можно перевести на свой криптокошель. Естественно, у меня, как у порядочного алфизика, есть свой криптокошелек.
Решил начать с мелочи. Пишу команду — перевести на кошель № ******** один коин.
Получаю ответ: минимальная сумма для перевода — 39,1 коина. Обратите внимание — на 0,1 коина больше, чем на вашем счету.
И вот тут становится понятен смысл надувательства!
Человек, который очень захочет получить халявную крипту, должен добавить на этот счет еще 0,1 коина, и тогда типа появится возможность перевести себе всю сумму.
А эти 0,1 коина — на минуточку примерно 4500 баксов.
И что-то мне подсказывает, что, когда вы добавите в туда эти 0,1 коина, то больше не увидите ни эти 39, ни свои 0,1.
Хотя, может быть немного по-другому: когда вы добавите эти недостающие 0,1 и захотите перевести на свой кошель, минимальная сумма вырастет еще больше. Этого, естественно, я проверять не стал.
Адрес биржи писать не буду.
Просто странно: не шибко грамотный народ с криптой не связывается, только более-менее продвинутые. А продвинутые, как правило, плохо ведутся на такие разводки.
И на что люди рассчитывают? Целый сайт биржи забабахали, надеюсь, зря ))
Смена была как смена.
Напряжно, как все эти проклятые два месяца, хоть кофе глотнуть успела, а это уже, считай, санаторий. Последняя операция затянулась, но совсем юный парнишка, утром привезённый из Газы, держался молодцом. Всё получилось. «Будем надеяться». Так Йони, их ведущий хирург, сказал заледеневшей в страшном ожидании матери парня. Она просидела без движения все четыре часа, пока шла операция. Бэлла видела её, когда заходила в операционную: серая спортивная курточка была натянута впопыхах, капюшон лежал мятым комом на спине. Сейчас она держала хирурга Йони за руки, что-то говорила, захлёбываясь, тот мягко улыбался, кивал.
Бэлла прикинула, что, возможно, есть время на ещё одну чашку кофе. Плановые операции уже закончены. Форс-мажоров не предвиделось. Она услышала истерический звон телефона в своём кабинете уже у двери.
— Бэлка, извини, я знаю, ты только что закончила. Размылась уже? Одевайся. Там ещё один поступил. Срочный.
— Газа? Или мирный?
Как будто это имело какое-то значение для неё, анестезиолога на дежурстве. Но захотелось, чтоб это был гражданский, обычный пациент. Аппендицит какой-нибудь, пусть даже на грани перитонита. Или черепно-мозговая, из ДТП. Чтобы не очередной солдатик с шеей, чёрной от двухнедельной вахты, когда вода – только для питья, а душ – инопланетное приспособление.
Борис, однокурсник по питерскому меду и просто давний друг, как-то странно покашлял в трубку:
— Бэлка, ты приготовься. Он из Газы. Но не наш. Хамасник.
Она закашлялась:
— Борь! Какого хера??
Он разозлился. Вопрос был дебильный.
— Я тебе должен сейчас задвигать про клятву Гиппо, мать его, крата? Или обойдёмся? Шевелитесь, доктор Розовская, пациент уже на столе, ждёт вас с нетерпением! Стой, тут ещё одно. Твоя бригада – будет на другом пациенте, везут ножевое. Будешь с Самером.
— Так с ними же Михаэль… — сказала и осеклась. У весёлого лысого анестезиолога Михаэля на кровавом фестивале погибла девятнадцатилетняя дочь Яэль. Тело нашли только три недели назад – изувеченное так, что с солдатом, обнаружившим его, случился нервный срыв. Михаэль вернулся на работу сразу после шивы́, брал бесконечные дополнительные дежурства. Он даже улыбался, но улыбнуться ему в ответ было страшно.
— Вот именно, — ответил на её молчание Борис. И усмехнулся невесело:
— Там у тебя с интернационалом не очень будет. Хамад, Айша и сёстры – тоже. Случайно получилось.
Пока бежала к лифту, старалась думать о предстоящей работе. Если такая срочность, значит, массивная кровопотеря, повреждены жизненно важные органы, значит… Значит, Хамад, Айша, а из сестёр, наверное, Ханан или Зейна.
Хамад, невысокий, худой, подвижный, второй хирург, работал в отделении уже лет восемь. Общительный и дружелюбный, он был хорошим врачом и совершенно сумасшедшим отцом. Раз в год-полтора он появлялся в ординаторской, сияя особенно широко, выкладывал на стол огромные коробки сладостей, не забывал принести и кошерный тортик – для соблюдающих еврейских коллег. Гордо рассказывал, каким богатырём или красавицей осчастливила его на этот раз жена. Без конца хвастался успехами подросших отпрысков. Он неплохо говорил по-русски – учился в Москве – и любил общаться с Бэллой, щеголяя сленгом и пословицами.
После 7 октября он выглядел без изменений: улыбался, приветствовал, с жаром обсуждал ход операций на планёрках, но Бэллу не оставляло ощущение излишней старательности, тщательности в исполнении выбранной роли. Впрочем, все арабские работники больницы – от врачей до уборщиков – несли теперь на лицах эту тонкую вуаль, словно пытаясь прикрыть ею то, что может мелькнуть в лице.
— Их можно понять — горько сказал Борис, когда она поделилась своими ощущениями. – Они боятся.
И сорвавшись, добавил яростным шёпотом:
— Ну, хоть пару слов сочувствия они могли бы из себя выдавить? Тебе кто-то из них хоть что-нибудь сказал? Вот и мне – ни слова, никто. И на церемонии тогда человек пять у дверей стояли сзади, чтобы в кадр не попасть.
В операционной уже всё и все были готовы. Бэлла торопливо натянула маску, слушая анамнез. Кровопотеря, повреждения. Как он жив-то до сих пор? И даже в сознании, кажется.
Перевела глаза на известково белое лицо лежащего на столе человека. Молодой. Борода торчит вверх, глаза перепуганные. Не страшный совсем. Встала в изголовье, занялась аппаратурой:
— Можно начинать?
Раненый с ужасом перевёл на неё очень чёрные глаза, следил.
— Объясните ему порядок действий, — сухо сказала Бэлла в пространство. И сразу две медсестры жарко заговорили на арабском. Резкие гортанные звуки, а интонации ласковые. Не зря муж твердит, что арабский нужно учить. Стой теперь, как чурбан, и гадай, что они ему там в уши вкладывают. Впервые за двадцать лет она почувствовала себя неуютно в родной операционной.
— Хамад, — сказала она по-русски тихо и твёрдо. – Я хочу, чтобы ты переводил мне всё, что они говорят.
Глаза над маской на секунду метнулись в сторону, потом вернулись к ней:
— Хорошо, Бэлла, конечно.
– Так что они ему говорят?
— Утешают, успокаивают. Он один сын, ему всего 19, он боится, что умрёт, или инвалидом станет, жениться нельзя будет.
— Спасибо. И дальше тоже – переводи.
Он согласно кивнул. Сёстры хлопотали над пациентом – всё как обычно, но в их интонациях Бэлле слышалось больше сочувствия, чем предполагала ситуация. Слишком они старались, и склонялись над бледным перепуганным лицом уж очень низко. 19 лет. Столько же было растерзанной девочке Михаэля. Стоп. От этом нельзя сейчас.
Шесть часов шла операция. Вытащили. Вопреки и несмотря. Живучим оказался бородатый юнец.
— Пациент стабилен. Переводим в интенсивную терапию, всем спасибо, – доктор Самер, плотный немолодой мужик, его голос звучал устало и удовлетворённо. Пошли размываться. Молча. Так же молча вышли в коридор. На жёстких стульях в углу ожидания было непривычно пусто. А, нет — в конце коридора сидели на корточках, привалившись к стене, двое военных. Тяжёлые лица, потрёпанная, несвежая форма. Они и подошли к Самеру. Тот сухо отрапортовал:
— Операция прошла успешно. Пациент стабилен.
— Выжил, значит? – уточнил младший из военных и переглянулся со вторым.
— Это хорошо, — протянул тот с особой, им двоим понятной интонацией. И Бэлле стало зябко от этой интонации.
Интенсивная терапия находилась на этом же этаже. Что-то необычное там происходило у дверей. Каталка с прооперированным хамасовцем стояла у дверей криво, а на пороге застыла, широко расставив руки, женщина в серой мятой курточке. Она говорила осипшим голосом, медленно выталкивая слова из сухих запёкшихся губ. Бэлла машинально отметила – давно не пила, обезвожена, что ж ей стакан чая никто не сделал.
— ОН не будет здесь лежать. Он убийца. Здесь мой сын лежит. ОН рядом не будет. Можете охрану вызывать. Или полицию сразу.
Растерянные сёстры пытались что-то сказать, с конца коридора быстрым шагом приближались давешние военные. Бэлла выдернула из кармана брюк телефон, набрала Бориса:
— Спустись к интенсивке. Там форс — мажор. Срочно.
Он был на месте через полминуты, запыхавшийся, с жёстким застывшим лицом. И ситуацию оценил мгновенно. И разрулил её за несколько минут, почти не повышая голоса. Хамасовец, ещё не очнувшийся от генеральной репетиции встречи с гуриями, был перевезён в отдельную палату. Подсобные рабочие потащили туда необходимую аппаратуру.
— Чаю принеси. Сладкого, — скомандовал Борис сестре, испуганно замершей у стены, и положил руку на вздыбленные плечи женщины в серой курточке. Она всё ещё стояла, расставив руки, заслоняя собой проход в интенсивку.
- Ты права. Извини нас. ОН будет в другом месте.
— В аду ОН должен быть! И ОН, и все они! А вы их тут лечите, ухаживаете, как за людьми! Они не люди!!! Вы не понимаете, что ли? И что-то ещё сипела пересохшими связками, отталкивая руку медсестры с кружкой чая...
***
— Я тут письмо написал главному. Копию в министерство. Зайди ко мне, прочитай, подпиши. Если согласна, конечно…
У Бэллы сегодня была дневная смена, а Борис, похоже, ещё с ночной домой не уезжал. Глаза красные, щетина лезет.
— Сейчас? Срочно? О чём пишем-то?
Письмо, открытое на экране компьютера, было коротким. Зав. отделением профессор Борис Гершковиц считает недопустимой практику госпитализации и последующего лечения во вверенном ему отделении пленных террористов ХАМАСа. Требует принять незамедлительные меры для недопущения подобного. Объяснения и обоснования представляются излишними.
— То есть, не идиоты, сами должны понимать?
Борис молча смотрел в окно, где яркое солнце смеялось над указаниям о переходе на зимний сезон.
Бэлла потянулась к клавиатуре. Под письмом стояло уже десятка два подписей. Все имена были еврейские.
— А иноязычным коллегам ты намеренно не предлагаешь подписать, Борь? А вот, вижу, Хамад подписал!
— Я всем разослал. Всему отделению. Все иноверцы проигнорировали.
— Ну вот Хамад же...
— Он подписал. Но час назад зашёл ко мне и попросил снять его подпись. Очень извинялся, про Гиппо, мать его, крата пытался толковать. Ещё и руку пожать норовил...
Декабрь 2023
(с)
Городские улицы выглядели красиво — все пальмы обмотали разноцветными электрическими гирляндами.
И среди этих украшенных пальм абсолютным сюром казались, изнывая от 20-градусной жары в своих красных костюмах, различные санта-клаусы и деды-морозы, спешащие поздравить израильских ребятишек.
Особенно «порадовали» хамасеки, устроив ровно в полночь залп из полусотни ракет.
Но Железный купол отработал на отлично.
Так что жизнь продолжается.
Лехаим!
А в остальном — все хорошо. Вода в Средиземном 19 градусов, в Мертвом 21, в Красном — как всегда ))
и пусть итоги меня не подведут.
2023-й год был… ну как бы подобрать цензурные слова? Ну, не самым лучшим.
Мы достигли в этом году дна. Мы целый год, день за днем, погружались в мутные воды лжи и пропаганды, вокруг нас были потемкинские деревни, руины и могилы, так что дышать сегодня уже почти невозможно.
Но спасение утопающих — дело рук самих их же, так что мы справимся. Израиль — вообще страна не для слабых духом. Выплывем, доберемся до берега и начнем все заново.
Это был год огромного стыда и огромной гордости. Год позорной трусости и беспрецедентного героизма. Год бессмысленных потерь.
А еще этот год основательно нас почистил. Отвалились лишние люди, лишние иллюзии. Прощание с иллюзиями для меня было особенно тяжелым, но повзрослеть пришлось. И сделать кое-какие выводы.
Но были и хорошие моменты: успехи в профессиональной сфере, друзья и родные живы и здоровы, и, хотя мы знаем, что каждый день может стать последним, но есть четкие планы на ближайшие несколько лет. И возможность эти планы осуществить. А там дельше, как у нас говорят — Элоим гадоль. То есть, Господь велик. И у него на нас свои планы.
С новым годом!
Да, кстати, дед с бородой из ваты, мне нужен новый пистолет, а то моему в новом году уже тридцатник стукнет ))
И еще — песенка про Новигод
https://www.youtube.com/watch?v=g5DjZy7Mwnw
Игорь Миронович, шоб вы были здоровы ))
Люблю я родину свою,
И движет мной не чувство долга!
Люблю, и всё! На том стою,
Хотя присел бы ненадолго.
Люблю, почти как Моисей
Любил таскать Ковчег Завета,
Люблю назло планете всей,
И пусть подавится планета!
Люблю родной аэродром,
Верховный суд, и даже Кнессет,
Где разум борется с добром
И всё никак не перевесит.
Люблю за редкостную смесь
Средневековья и прогресса,
За всё, что делается здесь
Во имя мирного процесса.
За выбор специй и приправ,
За экзотические блюда,
За то, что кто-то, перебрав,
Не крикнет мне «Вали отсюда!»
Люблю я родину, и всё!
Люблю безудержно и рьяно.
Люблю за то, люблю за сё,
Но большей частью — несмотря на!
(с)
В странной я оказался ситуации.
По работе.
Несколько лет назад я работал на фирме «А». Там мной было разработано некое изделие, скажем, изделие «ХХХ». Заказчик — один из заводов концерна IAI.
Сборку и наладку изделия осуществляла фирма «Б». Гарантийное обслуживание — фирма «А».
На сегодняшний день я уже несколько лет работаю на фирме «Б».
Недавно вернули целую партию изделий — есть проблема с одним из параметров. И теперь нужно определить из-за чего возникла проблема. Вариантов всего два:
1 — Недостаток конструкции
2 — Человеческий фактор при сборке
И вот здесь передо мной встает дилемма: признать 1й пункт — это значит признать, что разработчик — говно. То есть обосрать самого себя.
Признать 2й пункт — обосрать фирму, в которой сейчас работаю.
И что из этого выбрать?
А что бы вы выбрали? ))
Когда проходишь мимо торгового центра в нашем районе, то невозможно не обратить внимание на живописную группу старичков, которые облюбовали себе местечко на скамейке возле магазина игрушек.
В разное время суток их количество меняется, но с утра и до позднего вечера, в любую погоду, они там сидят и обсуждают темы мирового значения.
Толстые и худые, лысые и седые, в очках и с палочками, они стали частью пейзажа торгового центра. Неотъемлемой.
В среднем им уже под 90, но на вид такие все крепенькие. Разговаривают они все одновременно, не слушая собеседников, как и положено русско-еврейским старичкам. Своими разговорами и обсуждениями они поднимают такой гвалт, что народ временами выходит из магазинов глянуть, что там случилось.
Само собой, этот гвалт сопровождается бешеной жестикуляцией — ну не могут еврейские старички разговаривать без рук.
В октябре у нас будут муниципальные выборы. Это дает старичкам много новых тем для обсуждения: каждому кандидату в мэры надо перемыть косточки.
Вчера, когда я проходил мимо, как раз услышал обсуждение одного из кандидатов — Шимона, которого горожане часто по-панибратски называют просто Сеня.
Конечно же, я приостановился посмотреть на это зрелище.
— Сеня — это голова! — кричал какой-то худенький дедок в очках, размахивая кулачком. — Ему палец в рот не клади! Я бы ему свой палец в рот не положил!
Ничего не напоминает? ))
