— Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет! 

— Мусечка, вы бы шоколад в мясорубку еще с фольгой засунули! И зачем вам мясорубка, когда есть терка? 

— Розалия Моисеевна, вы такая умная, что у вас скоро мозг пойдет носом! И что вы все время смотрите в чужие стороны, когда у вас борщ? Варите свой борщ и я вас не спрашиваю.

— Муся, Розалия Моисеевна права, шоколад надо поломать на кончики, а потом тереть на терке, зачем тебе мясорубка? 

— Ну, так я ей и говорю, зачем ей мясорубка, только ваша Муся это не Муся, а какой—то бендюжник, кричит и хамит пожилой женщине. 

— Розалия Моисеевна, у вас борщ, идите его солить и не думайте, что вы самая умная, а вокруг мебель! 

— Вот видите, она опять, ваша Муся! Приличные родители, надо же… 

— Мама я хочу какать! 

— Левочка, подожди, я тру шоколад, у меня грязные руки. 

— Мама я хочу какать, я сейчас покакаю прямо на половик! 

— Муся, идите усадите ребенка в уборную, вы что боитесь измазать шоколадом его дрек? Я только позавчера выбивала половик! 

— Мама я хочу какать! Мама я хочу какать! 

— Оу, Муся, иди уже усади Левочку, я потру твой шоколад! 

— Семен Иммануилович, вы что опять в уборной? Выходите, тут ребенок хочет! 

— А почему вы думаете, что я не хочу? Я только зашел! 

— Так вы всегда хочите, а ребенок только иногда. И вы уже со вчерашнего дня там живете и не выключаете за собой свет! 

— Мама я хочу какать! 

— Семен Иммануилович, если Левочка покакает на половик, вы сами будете его нести в химчистку, выходите из уборной, я вас умоляю! 

— Ша! Я уже выхожу! Я так не могу, тут не дают спокойно жить и умереть! Это же не возможно!

— Семен Иммануилович, тут после вас мухи летают мертвыми и не жужжат! Что вы такое кушали, Семен Иммануилович? 

— Муся, когда вы будете ходить в уборную фиалками, я вам сразу сообщу, а пока не делайте мне беременной голову и усадите уже своего Левочку какать! 

— Муся, тебе тереть весь шоколад или половину?! 

Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой. 

Муся Шнейдерман и ее мама Хана Абрамовна готовили шоколадный пирог, Розалия Моисеевна варила свой борщ, а Левочка, сын Муси и внук Ханы Абрамовны хотел какать. 

Именно в это обычное утро коммунальной квартиры номер четыре, сын Розалии Моисеевны, Йося, вошел в парадной майке белого цвета и в синих тапках на ногах на кухню и сказал: 

— Мама, вы как хотите, но я так больше не могу, мама! 

— Ай, Йося, не делай мне голову, ты видишь я занята и варю борщ? 

— Я так больше не могу, мама, и я хочу сказать, что я женюсь. 

— В смысле ты так больше не могу и хочу сказать, что ты женюсь? 

— Я, мама, женюсь, я хочу тебе это сказать и так больше не могу. 

— В смысле, ты женюсь и хочешь мне сказать и так больше не могу? 

— Мама, прекратите повторять моих слов! Я именно это и хочу вам сказать! Мне двадцать шесть лет и я имею право! 

Розалия Моисеевна положила ложку на стол, выключила газовую конфорку и тяжело опустилась на табурет. 

— То есть ты женишься? 

— Да, мама, я женюсь. 

— То есть ты вот так вот женишься на женщине? 

— Да, мама, я решил. Я женюсь на женщине, потому что на мужчине никто не женится. 

— Это еще как сказать— вклинилась в разговор Муся. 

— Муся Шнейдерман, если ты не замолчишь свой рот, я сделаю тебе первую группу инвалидности вот этим борщом, и мне не будет жалко полкило говядины, которые там плавают! — парировала Розалия Моисеевна. — То есть ты, Йося, все решил? 

— Да, я все решил, мама, и даже не спорьте. 

— То есть ты все решил, Йося, а мама может уже ничего не решать? И кто эта шикса, что ты на ней решил? 

— Ну, почему сразу шикса, мама? Она хорошая девушка с работы. 

— Хорошие девушки не работают на трикотажной фабрике. Там работают шиксы, а хорошие девушки сидят дома и ждут, пока на них женится хорошие мальчики из приличных семьи. 

— Но мама, она правда очень хорошая, мы ходили с ней в драмтеатр и в горпарк кататься на карусели и кониках! Ее зовут Танюша Гапоненко, она живет в общежитии, она … 

— Ша! Вы слышали? Гапоненко! Ее зовут Гапоненко из общежития! Мы Фельдман, а она Гапоненко! Конечно, она хорошая, она очень хорошая! Она видит — стоит неженатый мальчик из хорошей семьи, воспитанный и одетый в приличную рубашку, так она сразу охмурила и сделала себе личную жизнь! 

— Мама, подожди… 

— Так мало того, этому шлимазлу больше не нужна мама, которая всю жизнь только и делает, что его любит как свою жизнь и здоровье, одевает как английского лорда, делает гефилте-фиш, который не пробовал сам Леонид Ильич, так зачем ему любить такую маму, когда у него есть Гапоненко, гойка, которая ходит в драмтеатр и катается на кониках! 

— Мама, ну хватит играть театр, ты же не в кино! Я женюсь и все! 

— Значит я умру. Иди женись, делай что хочешь, на Гапоненке, на Шмапоненке, хоть на негритоске из колоний, мне все равно, я умру и у тебя не будет никакой мамы и тебе будет хорошо. 

— Мама!— неожиданно твердо произнес Йося, — Я женюсь. Все. До свидания. 

На свадьбе Розалия Моисеевна не произнесла ни слова. Когда гости начали расходиться, она молча встала, и, поджав губы удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь, поэтому так и не увидела, как молодожены уезжали в общежитие, где решили жить после свадьбы. Несколько раз Йося с женой пытались утрясти конфликт, приходили в гости к Розалии Моисеевне, но она только молчала и не притрагивалась к принесенному торту. Йося очень переживал, удивлялся неприступности мамы, а потом, с горечью констатировал факт того, что она сдавать позиций не собирается и визиты прекратил. 

— Муся, вы бы поговорили с Розалией Моисеевной, это же надо устраивать такую трагедию из Гамлета, Йося так переживает, так переживает, что даже похудел и плохо кушает. — говорила Зина Хаскина. 

— А что я могу сделать? Это же не женщина, а железный Феликс. Можно подумать у нее не один сын, а целая футбольная команда «Динамо»… 

С Розалией Моисеевной о сыне никто заговаривать не решался, обходя деликатную тему, а сама она при упоминании его имени мрачнела и принималась нарочито громко звенеть тарелками. 

Прошел почти год. Был теплый майский вечер. Возле гаражей играли в домино Зелик Абрамович, Боря Лифшиц и Вася Калюжный. Мальчишки галдели, сидя на пожарной лестнице. Зина Хаскина громко рассказывала что—то по большому секрету жене доктора Шварца Гите Самуиловне, а сам доктор Шварц читал газету на балконе и слушал как дудит репетицию Шуберта на трубе за стеной Сема Зильберман. 

Но вдруг двор словно накрыло ватой. Звуки стихли. Костяшка домино застыла в воздухе, зажатая в ладони Васи Калюжного, мальчишки, как по команде перестали галдеть и замерли, раскрыв рот, Зина Хаскина споткнулась на полуслове, а доктор Шварц прекратил шелестеть своей газетой. Даже труба Семы Зильбермана что—то невнятно продудела и замолчала. Розалия Моисеевна, вешавшая на веревку пододеяльник, удивленно оглянулась и увидела в арке дома своего сына с женой. В руках Йося держал большой сверток, перевязанный голубой лентой. Под гробовое молчание, переминаясь, Йося нерешительно приблизился к маме: 

— Вот, мама. Я так больше не могу и хочу сказать. Хоть ты и может этого не хочешь, но это твой внук Миша, который мой сын. Просто Таня говорит, что ты должна на это посмотреть и познакомиться, потому что вы родственники. 

Розалия Моисеевна молча взяла сверток из рук Йоси и заглянула в него. 

— Миша? 

— Миша. Но если ты не хочешь знакомиться, то он не виноват. 

Розалия Моисеевна плакала. 

— Мама, прекратите плакать, мама почему вы плачите? 

— Идите в квартиру, я напеку оладушки, что вы проглотите язык и все зубы…. 

.......................................................................................................................................................

— Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет! 

— Танюша, так порубайте мосол, кто же ложит в мясорубку мясо с мослами, я вас умоляю! 

— Муся, смотрите в свою сторону, вас забыли спросить!

— Так Муся права, Таня, мясо надо порубать. — сказала Розалия Моисеевна и сняла с плиты кастрюлю с компотом. 

— Мама, я хочу какать! 

— Подожди, Мишенька, у меня руки грязные! Это не ребенок, это цорес майне грейсе! 

Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по улице Зеленой...

(с)